Произошло это совершенно незаметно.
Для меня, я хочу сказать.              
Она осталась вечером.
Потом — утром, когда я собирался на работу
— попросила оставить ключи.
А по утрам я, надо заметить, всегда деморализован.
Хочется побыстрее свинтить.
Ну я и поддался на провокацию.
Возвращаюсь домой — и все: чувствую — пропал.              
Какие-то невнятные тряпочки в ванной, кровать в кои-то веки заправлена, на столе — салат.
Это меня и погубило...

Первое время, конечно, тяжело было.
Ни тебе в кровати покурить, ни пива попить с друзьями...
Да, вот у меня такие друзья — женского пола!
Да, уже поздно и решили пойти ко мне...
Ну и что, что помада на рубашке? Это же моя рубашка!
Ну и что, что тебе ее стирать?                          
Я сам постираю... потом как-нибудь.

Было тяжело привыкнуть к постоянно занятому телефону,
заставленной полочке в ванной, тапочкам перед кроватью.                  Пришлось купить мобильный телефон и специальный шкафчик,
больше напоминающий миниатюрное трюмо в грим-уборной.                          С тапочками сложнее.
Среди ночи ведь не разберешь, во что ноги засунул.
А потом обнаруживаешь на большом пальце правой ноги это безобразие.

Зато появилось несколько плюсов.
То есть они, конечно, сомнительные, эти плюсы, но все таки...
Раньше фирменным блюдом в моем доме были пельмени.
С майонезом, с кетчупом или с соевым соусом.
Не скажу, что они мне надоели, но... было у меня предчувствие,
что на этом кулинария не заканчивается.
Должно быть что-то еще. И я не ошибся.

Осознав, что у этого стихийного бедствия есть и положительные стороны, я смирился.
А чтоб мои страдания не пропали даром,
я решил вести наблюдения.
Итак:

Наблюдение первое: это создание патологически любит чистоту. Видимо, это какой-то другой вид homo sapiens,
отпочковавшийся в ходе естественной эволюции.
Она способна видеть грязь на молекулярном уровне.
При этом утверждает, что разносчик грязи в доме — это я.              
Ну почему нельзя, например, валяться на кровати в кроссовках?            Во-первых, не на самой кровати, а на покрывале.                                          Во-вторых, это мои любимые кроссовки.                                                               В-третьих, какие же они грязные?
Я вчера в них попал под дождь —
так что их теперь даже мыть не надо...

Наблюдение второе:
на поддержание этой самой чистоты ей требуется времени
                             ровно в пятьдесят больше, чем мне.                                                 
Раньше уборка занимала у меня 5 минут раз в две недели —
вытряхнуть пепельницу и собрать то, что из нее дня три как вываливалось.          
Перед посещением девушек производился генеральный шухер:
рубашки и носки запихивались под шкаф, бутылки — за плиту,
розы — в кофейник.
Теперь уборка приобрела хронический и затяжной характер.
На борьбу с мусором выстроились ведра, тазы,
щетки, губки, тряпки и совки во главе с пылесосом.
С левого фланга неприятеля теснят моющие средства,
в засаду залегла швабра.

Наблюдение третье: те самые шедевры кулинарии,
ранее доступные только в местах общественного питания,
занимают времени на приготовление гораздо больше,
чем на поедание.                                        
Причем сама она это дело есть категорически отказывается.
Мотивируя это тем, что «Я пробовала в процессе».
И тут же живо интересуется, вкусно ли?
А зачем тогда пробовать?

Наблюдение четвертое:
ест эта нимфа ничуть не меньше взрослого мужика.

Больше охает, читает и обсуждает с подругами диеты — да.               Завела весы.
Становится на них каждое утро с видом оскорбленной невинности. Пытается делать гимнастику.
После этого умиротворенно лопает колбасу.
Всякие «кефир и яблоко» — миф, выдуманный глянцевыми журналами. Для поддержания этого мифа придумываются всевозможные ухищрения.
Например, малюсенькая тарелка.
В которую зато можно положить добавку...
Если на ужин есть торт — это настоящая мелодрама.
Со всеми необходимыми атрибутами: искушение, борьба чувства с долгом и,
наконец — финал — полное самопожертвование.
Торт победил, зрители (в душе) рукоплещут.
Не дай бог рукоплескать на самом деле — слез будет целый тазик.

Наблюдение пятое:
она убеждена, что слезы — это панацея от всех неприятностей.

Слезоизвержение может быть вызвано тысячью и одной причинами:
не понравилась стрижка, наступили на ногу в трамвае,
некрасиво порезана картошка в супе,
просто плохое настроение.
Не приведи господь не броситься немедля на утешение!
Следует риторическая эскапада под девизом «Ты меня не любишь»,
и слезоизвержение перерастает в слезопад,
который заканчивается опять-таки обвинением:
«Из-за тебя, чурбана бесчувственного,
у меня покраснели веки»... неудивительно...
у меня бы их просто смыло уже.

Наблюдение шестое (точнее не наблюдение, а хроника катастрофы):   она постоянно говорит.                                                                                               Ее речь напоминает помесь потока сознания и песен народов крайнего севера «Чего вижу, о том пою».
Она говорит часами.
Она говорит так самозабвенно, как будто то,
о чем она не скажет — не существует на самом деле.
Это, видимо, какая-то форма искусства.
Причем искусства ради искусства, поскольку не предполагает ответной реакции.
Достаточно вставлять (если успеешь) «м-м-м», «угу»,
«да ты что», еще лучше — «а ты что», «а она что» — и свободный вечер тебе обеспечен.
Можно читать, пить пиво, смотреть телевизор.
Все собираюсь провести эксперимент — записать эти сакральные фразы, включить магнитофон и уйти куда-нибудь.
Пленки хватит на 45 минут, да еще автореверс...

Наблюдение седьмое: ее подруги.

Точнее — ее загадочные с ними отношения.
Любовью, а тем более дружбой этот мазохизм назвать нельзя.
Уверен, что без подруг было бы спокойнее.
Может быть, именно для этого они и нужны?
Может быть, ей просто необходимо из-за чего-нибудь постоянно терзаться?
Зачем, например, хвастать подруге по телефону новой прической?
Во-первых, она по телефону ни фига не видит.
Но немедленно захочет сделать себе что-нибудь еще более сногсшибающее.
Во-вторых, она никогда не скажет «здорово» или хотя бы «пойдет».
Она непременно заявит, что надо бы вот тут покороче, вот тут завить,
а еще лучше вообще побриться наголо «с такими-то волосами».

Наблюдение восьмое: телевизор вообще и сериалы в частности.

Она смотрит сериалы самозабвенно, упоенно, фанатично.
Она помнит такие подробности, о которых даже не подозревал режиссер (если у этого безобразия бывают режиссеры).
Она смотрит каждую серию по два раза и, дай ей волю,
записывала бы их на видео.
Убедил я ее этого не делать очень просто:
я подсчитал, что сериал, длящийся полгода, просто физически не поместится в нашей квартире.
По крайней мере, пока там есть я.
Мне будет мало оставшихся там 2,38 квадратных метров.
Это ее не убедило.
Тогда я напомнил ей,
сколько пыли скопится на таком количестве кассет.

Наблюдение девятое: у нее фантастическая память.

Она помнит день нашего знакомства и во что была тогда одета,
но не помнит, что я ненавижу молоко с пенками.
Она помнит день ангела троюродной тетки,
но не помнит,
куда засунула чековую книжку.
Она помнит имена всех лиц женского пола,
которые имели глупость представиться по телефону.
Она помнит все, что я ей обещал...

Нельзя сказать, что эти наблюдения дались мне малой кровью.
Чтобы составить полное представление о торнадо,
необходимо залезть в самую его сердцевину.
Пройти все круги обид, непониманий, мелких и крупных ссор.
Она трижды собирала свои вещи.
Дважды выкидывала мои.
Пыталась не разговаривать со мной
(искренне считая, что это такое наказание).
Но дело в том, что в самом центре бури есть островок спокойствия.
И когда достигаешь его — понимаешь: все, деваться некуда.
Чтобы из него выбраться, необходимо проделать еще раз этот путь.
Но уже в обратном направлении...

Я уже не попадаю ночью ногой в ее тапки.
Я уже не путаю свою пену для бритья с ее муссом для укладки.
Я привык к визитам подруг и научился их различать («на ощупь» — ехидно добавляет она из-за спины).
Я уже запутался, где заканчиваюсь я и начинается она...
Видимо это то, что можно назвать судьбой...